Поиск

Нести образ Христа


Нести образ Христа

Протоиерей Николай Катальников

Моя юность пришлась на 70-80-е годы, когда разговоров на тему религии, духовности просто не существовало. Взамен у меня была пионерско-комсомольская идеология, причем в высшем, лучшем ее проявлении. Очень высокие идеалы жили в моем сердце: человек человеку друг, старшим надо помогать, «если не я, то кто же?»,.. В тимуровском движении участвовать, макулатуру собирать, Родину любить и жизнь за нее отдать, за нее и за своих родных… – таков был контекст, в котором я тогда рос.

Отправной же точкой я считаю момент, который естественно присутствует в сознании любого человека. И который, в общем-то, переживают все люди на земле, но особенно остро – в детстве. С кем не было такого! Обидят тебя, а ты залезешь под одеяло и думаешь: «Вот сейчас я умру, тогда все начнут плакать – и родители, и все-все-все…» Притом на все это ты смотришь как бы со стороны. Вот тебя хоронят, все горько убиваются и осознают, как же они были неправы и все такое прочее… Отсюда, кстати, очень много юношеских самоубийств, у них именно эта основа. А суть одна: как бы ты ни думал о таком неизбежном жизненном факте как смерть, какая-то часть твоего сознания все равно находится над этим событием.

Но вернемся к открытиям детства, знакомым каждому.

Растет себе детишка, он целостен с миром, пока о смерти не думает, но в какой-то момент вдруг в его сознании возникают мысли о конечности бытия. То ли бабушка умерла или кто-то из родных, то ли еще какое-то несчастье произошло. Или приближается, например, Новый год. Все суетятся, заняты предпраздничными хлопотами… А у тебя вдруг мысль: все это пройдет. Ничего не будет… Тогда для чего все?

Это странное и страшное чувство, которое полностью захватывает, а ты, как парализованный, лежишь и ничего сделать не можешь. Оно проходит, и потом человек живет себе как обычно, но след остается. Где-то там, внутри тебя, остается несогласие с таким положением вещей, немирие с тем, что тебя не будет…Я подобные мгновения пережил как очень глубокий внутренний опыт, правда, в силу обозначенных обстоятельств не мог дать религиозную оценку таким открытиям. Это произошло уже спустя много лет

Параллельно происходил целый ряд вещей, довольно важных для моего становления. В юношеском возрасте я стал писать стихи. С кем в 14 лет такого не бывает! Начинается, как правило, с любви неразделенной. Но, что интересно, любовная интрига идет, имеет свои волны, потом отходит, а стихи продолжают писаться…

И вот стал я постепенно для себя уяснять, что художник – это человек, который видит в вещах то, что не заметно другим, и эти обычные для других вещи он раскрывает только ему видимым образом. Вот такое важное условие творчества обнаружилось. Важное потому, что через творчество и посредством творчества человек выходит за рамки своего существования. И неважно, через слово ли (поэзия, проза), через рисование или через музыку…

Природа одна: нечто есть в тебе, внутри, что хочет из тебя вырваться. И когда оно переходит из невидимого, облекается в форму, – это и есть элемент борьбы с хаосом. В абсолютном смысле слова творчество есть борьба с распадением и со смертью, инструмент протеста с конечностью бытия. То есть на мой сегодняшний взгляд, творчество имеет глубоко религиозные корни.

Опять же, инструментарий для познания вечных истин тогда, в конце 70-х – начале 80-х, был очень слабый. Были доступны лишь марксистско-ленинские трактовки. Хотя советская философская мысль, диалектика, дала несколько очень интересных личностей.

Коммунистическая идеология не давала человеку возможности выбора. Была только одна линия, и я жил в этой линии, что она давала, то и впитывал в себя. Затем возник интерес к психологии. Штудировал работы Выготского, есть такой знаменитый психолог… Пытался разобраться: как появилось сознание, из чего? Постепенно, плавно интерес к стихотворчеству перетек на саму природу творчества…В общем, и близко ничего религиозного не было.

Еще одна веха, ставшая для многих людей этакой «взрывной точкой». В 1980 году журнал «Наука и жизнь» опубликовал цикл статей на тему «Хатха-йога: что мы можем взять у нее?» Тогда, в советское время, это была «бомба». Хотя с марксистским подходом. Мол, там, в Индии, есть такая-то глубокая культура, а мы можем позаимствовать у нее упражнения, которые очень полезны, очень интересны. Экзотика! Пранаяма, ассаны… В общем, не просто физкультура, а зачатки чего-то большего.

Этот «сериал» стал «стартом» для многих людей, особенно в провинции. Диссидентский круг не беру, люди из этой среды «варились» в Москве, у них был доступ к такого рода текстам. А я был самым обыкновенным советским мальчиком, в Макеевке жил -какая там диссидентская литература! Я получал то официальное, что давало государство. Дивчина, которая мне нравилась тогда, увлеклась йогой, вот и я потихоньку стал заниматься йогой, открывая для себя красоту восточного мира.

В общем, меня заполнили такие вот две стихии… Стихия русского языка и русской культуры, любовь к слову, выражавшаяся через поэзию. И – знакомство с ароматом Востока.

Сразу по окончании школы я попал в армию. А там новый аспект открылся, тогда еще не церковный, но все о том же: как человеку победить смерть? Ответ – через детей. Я останусь в своих детях, такой вот виделся выход. Тогда мне открылся мир педагогики. И с тех пор я навсегда проникся глубоким уважением к учительскому труду, к школе…

Началась перестройка. Приоткрылись «шлюзы» и стали доступны труды религиозных философов – Бердяева, Соловьева, Флоренского и других. Так что встреча с ними в поисках познания мира была неизбежна. Параллельно с этим началось увлечение буддизмом, особенно японской культурой. Все эти их удивительные сады, поэзия Басё, чайные церемонии… В общем, весь этот оккультно-восточный антураж, который буквально завораживает человека европейского. Такой глубины в западном мире не виделось. Зато увиделось: все, что мы читаем о Востоке через преломление западной ментальности – это карикатура.

Так, с одной стороны, нарастает внутри нечто духовное, необъяснимое, невысказываемое. С другой стороны, через такие моменты и начинаешь входить в христианский контекст, в христианские понятия, слова…

Еще один эпизод. После армии я поступал в Московский Литературный институт, единственный в Союзе вуз, где учили на писателей. Ой, необычное заведение! Столько там собиралось рабов Божиих, и все такие интересные…

Три тысячи человек подавали тогда заявления, а отобрали на конкурс всего 30, и я тоже попал в это число. Правда, приняли только 12, я не поступил, чему сейчас очень рад. Вспоминаю же об этом по одной причине. Разговорился там со своим земляком, мол, вот бессмертие, вот бесконечность, вот космос… И вдруг он мне говорит: «А ты назови это словом «Бог» и все станет на свои места». Что значит вовремя сказанное слово! Это было как смычка, как озарение. И действительно, вдруг все стало на свои места. С того момента стало легче.

Вскоре пришел следующий этап. Я стал тяготиться Востоком, и вот по какой причине. Сейчас я понимаю, что это было по Промыслу Божьему. Дело в том, что я с очень большим уважением относился к восточной культуре и как раз в силу этого не смог в ней раствориться. Вдруг понял: чтобы быть йогом, надо быть индусом. И знаете, мне повезло в некотором смысле, потому что это – бездна, которая попросту захватывает, чарует, манит, и человек из нее не возвращается.

В общем, были пройдены все эти интеллигентские стадии, которые переживают многие современные люди. В том числе убеждение, что все религии одинаковы, что у них одно основание, прошел попытки переводить первоисточники разных религий, чтобы объединить их в единое целое…

И туг, в один прекрасный момент, Бог – сейчас, конечно, я понимаю, что это Бог! – вложил мне необычайную мысль. Вдруг, в какое-то мгновение, произошло следующее открытие.

Западное христианство, в лице западной цивилизации, претило мне.

Все внешнее, прагматичное, максимально удобное, комфортное, потребительское и т.п. – это был не мой путь, это было мне неинтересно. Меня всегда привлекал внутренний мир человека. Например, меня всегда завораживало такое удивительное явление, как чайная церемония. И вдруг неожиданное озарение: все, что там так меня задевает, содержит в себе Православная Литургия. Только Литургия гораздо глубже, ближе. И все. Аромат Востока языческого и оккультного исчез. Зато я обрел тот самый Восток, который мне грезился, с его глубоким внутренним миром – Православие.

В 1988 году праздновалось тысячелетие Крещения Руси. И, видно, в силу этого события нечто такое шло от человека к человеку, что затронуло и меня. Пробудился интерес к своей религии. Не к востоку, к паломничеству «за бугры», а к своему, к родному Христианству, Православию. В один момент я задал себе вопросом: «Так кто ты? Восточный человек, полуйог и тому подобное, или – православный?» Выбор был сделан и четко определен: я выбрал Православие.

Так, начитавшись всевозможных книжек, я, уже вполне взрослый человек, пришел в Церковь. Мне было уже года 24, я женился, воспитывал ребенка.

Это сейчас я знаю, что есть христианство книжное, и есть Церковь – Живая. Я пришел в Православие как чистейший книжник, идеалистически настроенный молодой человек, начитавшийся философских творений, под впечатлением «Троицы» Рублева и возвышенных песнопений.

А тогда… Зашел в храм, стою на службе – и ужасаюсь. Что я здесь делаю? Бабульки крестятся, пол затоптан, что-то происходит, и я, молодой мужик, стою и думаю: «Вот это да…». Те толка-
ются, те кланяются, ни на кого не смотрят, как-то все тебе чуждо… В книгах читаешь одно, а в живом преломлении, как это бытует на земле, многое имеет другой вид…

Но мне повезло. Так случилось, что я познакомился, причем в троллейбусе, с протодиаконом Анатолием Ярмоленко, ныне покойным. Он-то и ввел меня в жизнь Церкви, в алтарь ввел. Кажется, тот же о. Анатолий сказал мне: «Ты можешь в Церкви увидеть разное. Если увидишь хорошее – мотай на ус, делай так же. А если увццишь плохое – скажи себе: «Так я не буду делать никогда!»

А еще я столкнулся с людьми живой веры. Учился в Таганрогском пединституте, и там же, в Таганроге, это произошло. С тех пор я глубоко уверен, что христианство есть личная встреча человека с человеком. Это то, о чем митрополит Антоний Сурожский писал: «Никогда человек не бросит этот мир ради Царствия Божьего, если не увидит этот Свет в глазах другого человека». Так Господь привел, что я увидел такой отсвет. Это во многом перевернуло мою жизнь. Стала понята разница между теми, кто пришел к Богу «от головы», это я про себя говорю, и теми, ктоТредан Богу в простоте детской.

Итак, я пришел в Церковь, в наш макеевский Свято-Казанский храм.

Внешне это выглядело так. Начал ходить в храм, потом прислуживать в алтаре, потом предложили работать сторожем, истопником. Это было в начале 90-х, на фоне «хлебных» и «соляных» бунтов, у меня маленький ребенок… В общем, сторожил, ночью топил печь, в четыре утра шел с бидончиком за молоком для ребенка, затем на работу в университет… А еще копал колодец, колол дрова, ездил с поручениями, много трудился, в общем, жил послушником. Постепенно жизнь прихода стала для меня близкой и дорогой.

Тогда я совершенно не думал о священстве. Ибо был уверен, что священником становится только тот, кто имеет семинарское образование, соответствующий диплом, мне же семья и ребенок не позволяют учебу. И не знал, что бывает по-другому. Приходил, молился, выполнял послушание, участвовал в богослужении, вел занятия в воскресной школе для деток…

В жизни ничего не бывает случайным. Господь все содействует ко благу.

Об этом хорошо сказала одна раба Божия, кстати, в прошлом преподаватель научного атеизма: «Я не жалею, что училась в институте марксизма-ленинизма, потому что даже цитаты из Библии мы могли увидеть только в атеистических книгах. И вся моя жизнь была подготовкой к принятию Христианства». А когда она уже в сознательном возрасте крестилась, Христос занял в ее мировоззрении высшую точку. А все остальное уже было подготовлено жизнью.

И я тоже не жалею ни о чем, что было в моей жизни. Старался жить честно, не пил, не гулял, жил своими романтическими представлениями и философией. Сейчас ясно вижу, что Господь готовил меня к священническому служению и поэтому, проведя через все возможные интеллигентские искушения, не дал нигде «застрять». Пришло нужное время – и все «сомкнулось» в моей душе. Христос, Церковь заняли свое подобающее место, а все остальное разлетелось в дым. Теперь это – мое навсегда, со всеми неурядицами, хорошим ли, плохим. Это как дитя твое, и то, на чем стою, настолько естественно и абсолютно, что все остальное несущественно перед главным: нести образ Христа.



Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

© 2025 Жизнь в православии | православие и современность
Поддержка: toppromote.ru